Михаил Устинов пошел на СВО в 2022 году, стал замкомандира батальона и был награжден орденом Мужества
24 февраля 2025 года исполнилось ровно три года с начала СВО. Сейчас на фронте находится много бойцов из Алтайского края. Один из них, Михаил Устинов, поехал на спецоперацию офицером, командовал подразделением, а сейчас занимает должность заместителя командира батальона.
За боевые заслуги военный уже получил орден Мужества. Журналист amic.ru поговорил с ним о том, что сложнее всего пережить при боевых действиях, удается ли солдатам сохранить семьи, почему ветераны СВО не обращаются к психологу и верят ли они в скорое окончание конфликта."Отдавал полный отчет, куда возвращаюсь и зачем"
– Как вы оказались на СВО? Вы туда поехали по контракту или по мобилизации?
– Я кадровый офицер. Но никогда не думал, что стану военным. Пошел служить в армию, а там поступило предложение подписать контракт. Так и согласился. Однако в 2010 году начались реформы и я попал под сокращение, как и многие другие офицеры. А когда началась СВО, мне позвонил друг и сказал: нужно возвращаться и помогать, потому что офицеров осталось мало. В 2022 году я вернулся в армию как контрактник и попал в 35-ю Алейскую бригаду. Отправили на Краснолиманское направление – один из самых значимых участков фронта.
– Сейчас вы какую должность в войсках занимаете?
– Сейчас я заместитель командира батальона. В нем много и барнаульских ребят. Со мной в отпуск приехало пять человек. Но это не чисто алтайский батальон, он сборный, постоянно пополняется, есть из Белгорода люди, даже один гражданин Эфиопии. Таджики, узбеки у нас тоже были, но иностранцев немного. Всего у нас несколько сотен человек.
– Вы награждены орденом Мужества. За что?
– Орден Мужества мне дали за оборону Червонопоповки под Кременной. Я там оказался в полуокружении, но не ушел оттуда. Верил в своих солдат. Еще есть медаль ЛНР "За отвагу". Но я спокойно к наградам отношусь. Приятно, конечно: отличился, заметили, на людях можно появиться с ними.
– И все-таки, почему вы решили вернуться в армию после десяти лет на гражданке? Сложно ли было? И как к этому отнеслись родственники?
– Я пришел помочь своим. Потому что знал и помнил военное дело. Родственники отнеслись к этому решению положительно, все понимали мое отношение к Родине. Я отдавал полный отчет, куда я возвращаюсь и зачем, поэтому адаптироваться было легко. Сложность была в том, что в войсках много было добровольцев, которые пришли с гражданки и подзабыли или вообще не знакомые с военной службой. Появилось новое оружие, которого мы не знали.
– Например?
– Беспилотная авиация, которой, кстати, у нас было немного, а у них – в достатке. Мы не понимали, почему нас так быстро обнаруживают – ты все предпринимаешь для маскировки, как в учебнике написано, а оно почему-то не работает. В учебниках о беспилотниках не писали и нам самим пришлось придумывать способы борьбы с ними. Еще были проблемы со связью.
– Сейчас ситуация с беспилотниками и связью лучше?
– Да. И в этом очень помогают волонтерские организации – например, наш алтайский фонд "За добро". Они быстро предоставляли и технику, и радиостанции. Поэтому их поддержка крайне важна. Благотворительные фонды эффективно работают на многие подразделения. Мы получаем то, что просим.
"Приходит служить сложный контингент"
– Сейчас в войсках уже есть опытные бойцы, но также приходят новички, которые ничего не смыслят в военном деле. Сложно с ними работать?
– Да, есть у меня воины, которые и в Афганистане, и в Чечне служили, и в Донбассе не в первый раз. Есть и те, кто приходит с гражданки и не понимает, что такое военные действия. Сложности возникают. Представьте, что только адаптация военного занимает полгода. В начале СВО много шло тех, кто действительно хотел помочь и что-то сделать. Сейчас многие приезжают из-за денег. Недавно сразу четыре человека приехали из-за долгов по алиментам. Сложность еще и в том, что не все привыкли выполнять команды командиров. А если не слушать командира, можно быстро погибнуть. Одного бойца у меня только привезли, он погиб через 40 минут как попал на позицию. Чтобы такого не произошло, нужно слушать наставления командиров и товарищей, которые уже много времени пробыли на фронте.
– А что скажете о тех, кто пришел на фронт из тюрьмы?
– С ними проще. Они понимают, зачем пришли. Да, они хитрые, себе на уме, но некоторые работают эффективно. Один у нас от рядового дослужился до офицера. Но говорить, что армия полностью исправит эту категорию, я не буду. У большинства уже укоренилось своя манера общения, своеобразное мышление.
"Меня хватило на полтора года"
– Как проходит день военного на СВО? Есть ли режим, как кормят?
– Все зависит от боевых задач. Все не нормировано, день и ночь могут спутаться. Мы же не знаем, как враг будет себя вести. Что-то мы меняем в своей тактике, что-то они меняют.
Кормят нормально. Организована столовая, там готовится самая обычная еда, без изысков. Можно пообедать, позавтракать, поужинать. Не сказать, что еда вкусная, но полезная. А за чем-то повкуснее ребята стараются съездить в магазин, потом готовят в блиндаже. Где-то они шашлык пожарят, салатик приготовят или купят, это не запрещено.
– Как боретесь с усталостью? Как можно перезагрузиться?
– Это важно, на самом деле. Через полтора года я сам стал чувствовать постоянную усталость. И понял, что с этим надо работать. В том числе с психологами, но их не так много. Также от усталости спасают развлечения, например, концерты, группы приезжают. Это разгрузка мозга. Обязательно – позвонить домой, поговорить с близкими. Иногда приходится заставлять солдат это делать. Можно съездить в город в увольнительную: зайти в кафе, вкусно поесть, отоспаться. А вот алкоголь – ни в коем случае. Это усугубит и психологическое состояние, и отношения с командирами.
– В 2023 году жены военных говорили о проблемах с отпусками для участников СВО. Как сейчас обстоит дело с отпусками?
– Да, тогда проблемы с отпусками имелись, но это было связано со сложившейся ситуацией на фронте. Людей не было, некоторые не возвращались из отпусков. Однако сейчас ситуация изменилась и людей отпускают. На 15 суток ездят и обычные солдаты, и офицеры. Отпуск многие тратят, чтобы подлечиться, побыть с семьей.
– Сложно ли перестроиться во время отпуска на гражданскую жизнь, а после снова возвращаться на фронт?
– Почувствовать гражданку особо не получается – слишком мало времени. Возвращаться не страшно, но не хочется. Это опять напряжение, бессонные ночи, крики, выстрелы. Конечно, из комфорта в дискомфорт нет желания возвращаться. Но ничего не поделаешь.
"Совесть есть – значит, семья сохранится"
– Как лично вы проводите свой отпуск? Как общаетесь с семьей?
– Я приезжаю домой и стараюсь обеспечить комфорт жене и дочери. Стараюсь больше проводить с ними времени. Даже на работу к жене приезжаю, помогаю чем могу. Дома делаю мужскую работу: всякие краны в порядок привожу, что-то еще. Чтобы потом, когда уеду, семья ни в чем не нуждалась.
– Знаю, что у вас необычная семейная история. Расскажите, как вы встретились с супругой?
– Мы поженились на СВО. Наши отцы дружили и мы друг друга знали, но не особо общались. Потом, когда мне нужна была помощь, чтобы восстановиться в армии, я у нее консультировался по юридическим вопросам. И мы начали общаться. Когда я оказался на СВО, мы продолжили переписываться. Потом она сказала, что хочет приехать. Приехала и мы в 2022 году расписались.
– Я слышал, что часто участникам СВО не удается сохранить семью. Мол, после долгого отсутствия военный черствеет, семьи ссорятся и разводятся. Насколько это массовая история?
– Думаю, что это индивидуальные случаи. Через меня прошло около полутора тысяч человек, и это редкость, чтобы семьи распадались. Но случается. И винить тут кого-то одного не стоит. Не только жены бросают мужей, но и ребята находят тут местных женщин и уходят к ним. Это все жизнь. Сам я не считаю, что это правильно. Думаю, что если совесть есть, – значит, семья сохранится, а нет – ну значит, нет.
– Сейчас много говорят о заботе государства об участниках СВО и их семьях. Поддержка государства чувствуется?
– По-всякому. Хотелось бы больше вовлеченности от сотрудников фонда "Защитники Отечества". Например, я просил, чтобы моей маме помогли решить вопрос со скидкой на "коммуналку", но они ничего не сделали. Все необходимые бумаги мы принесли, а никаких подвижек нет. До этого еще один вопрос был, тоже не помогли. И товарищи мои сталкивались с подобным. Нужно, чтобы те, кто непосредственно на местах сидит, хотели работать.
– Многие солдаты и люди, связанные с СВО, говорят о том, что в России большинство населения живет, как будто не замечая, что происходит на фронте. Складывается ли у вас такое ощущение?
– Да. Организовываются концерты, мероприятия, которые не нужны, салюты, праздники. Мы не понимаем, что праздновать, если у нас непростая ситуация на фронте, а деньги вкладываются в праздник. Для нас сейчас совсем не праздное время, мы там праздника не видим. От всяких голых вечеринок нас выворачивает. Даже в Барнауле летали "Стрижи" на День города. Давайте лучше вложим деньги в помощь армии. Тем более благотворительные фонды твердят, что меньше стало вложений. Сейчас им очень тяжело собирать необходимое. Помощь постоянно нужна. Может быть, если бы по телевизору обо всем говорили, то и вложения в благотворительные фонды бы пошли. Человек может прийти, ввязать одну-две ленточки в маскировочные сети, и это уже будет огромный вклад. Сейчас этим в основном бабушки занимаются.
"Военные действия накладывают серьезный отпечаток"
– А как сейчас функционирует система оказания психологической помощи военным?
– С психологической помощью сложно – причем парни не идут к психологам из-за своей лени, хотя им могут помочь. Многие думают, что справятся сами, и уходят в пьянство. С другой стороны, мало действительно квалифицированной помощи. Не хватает специалистов, которые бы занимались именно ПТСР. А это важная тема, военные действия в любом случае накладывают на человека серьезный отпечаток.
– А в армии психологи присутствуют?
– Вот именно – присутствуют. Но многие или не знают, как работать с военными, или не умеют, или не хотят. По крайней мере, так было в подразделениях, где я служил. Обо всех не скажу.
– Что для вас самое сложное на передовой?
– Потери ребят. Чем ближе к человеку привяжешься, тем сложнее. И главное, что здесь нет инструкции, как это пережить. Каждый переживает по-своему. Пожалуй, тут поможет только разговор. Еще помолиться, наверное, надо.
"Молишься во время обстрела и без него"
– Есть такая фраза, что в окопе неверующих нет...
– Это верно. Там мало тех, кто не верит в Бога. У меня на территории в тыловом районе построен небольшой храм. По возможности забегаешь туда, свечку поставишь. Люди крестятся там, службы проводят. Ты молишься в храме, да и вообще всегда молишься во время обстрела и без него. Батюшки из Алтайского края приезжают. Я без крестика туда поехал, но потом в тыловой район приехал наш батюшка из Барнаула, крестики привез. И вот крестик с 2022 года я ношу.
– Но ведь в Библии говорится "не убий". Понятно, что там никуда от этого не деться: не убьешь ты – убьют тебя. Тем не менее какая-то ответственность перед Богом за это чувствуется или нет?
– Нет. Раньше я и за противника молился, а потом перестал, потому что видел от них много плохого. Я не скажу за всех, есть и там адекватные люди. Но сейчас у меня нет угрызений совести никаких ни перед кем.
– Вы общались с украинскими военными – с пленными, например? Что они говорят?
– Пленные говорили, что просто хотят жить мирно. Они так же винят Зеленского и свое правительство в том, что они ситуацию довели до войны. Считают, что все миром можно было решить. Говорили, что идем воевать, а сами-то, по сути, не знаем, за что. Большинство твердят, что их насильно забрала ТЦК. Я не знаю, где правда, где неправда. Но среди них самые нормальные – взрослые люди, которые застали советское время. Молодые уже часто с "промытыми" мозгами.
– Сейчас ходят разговоры о мире, об урегулировании конфликта. Вы верите, что это все скоро может закончиться?
– Кто долго там находится, уже устали и хотят мира. Но мы все понимаем, что закончится это все-таки не скоро. Если какие-то "договорники" будут, то это ничего хорошего не принесет. Все это долго будет продолжаться в меньшем или большем масштабе. Думаю, десять лет будет длиться, не меньше. Сейчас все разговоры о мире – пустые слова. Если мир и будет, то очень краткосрочный и потом снова конфликт начнется, только будет он в пять раз кровопролитнее нынешнего. Поэтому заморозки на линии соприкосновения нельзя допускать.
– Вы уже думали, что будете делать после окончания конфликта?
– Когда я заключал контракт в 2022 году, меня ничего не держало – не было ни семьи, ничего. Я на десять лет заключил контракт. Так что буду служить дальше. Осталось чуть меньше восьми лет.
Свежие комментарии